Стрелка

Мой внук Павлуша проводил каждое лето у меня на даче.

Нет ничего и никого прекраснее, чем десятилетний мальчик: совершенство линий, безгрешные мысли, голос как серебряный колокольчик – буквально ангел. Я любила его как никого и никогда. Я дарила ему ту наивную нерассуждающую любовь, которая бывает только между кровными родственниками. Слово «дарить» – не точное. Правильнее сказать: окунала в любовь, как в бочку с водой, с головой. Он захлёбывался в моей нежности и вседозволенности. Ему всё разрешалось.

Моя дача располагалась в элитном посёлке, где жили исключительно ВИП-персоны и их родственники.

За забором нашего посёлка в некотором отдалении располагался детский санаторий. Для обслуги был построен длинный барак, однако не деревянный, а кирпичный, по-своему комфортабельный.

В бараке жил обслуживающий персонал: электрики, водопроводчики, со своими жёнами – официантками, поварихами и их детьми.

У детей было своё футбольное поле, волейбольная сетка – много чего.

Мой Павлуша нашёл себе за забором друзей. Их звали: Веля – производное от фамилии Величко, Баран – от фамилии Баранов и Тончик – полное имя Антон. (Павлушу звали Ерёма – производное от фамилии Ерёмин.)

Это были мальчики, которые росли без родительского присмотра, их воспитанием никто не занимался. Как получалось, так и получалось. С ними Павлуше было весело.

Долгое время все были на равных, обходились без лидера. Мой Павлуша имел дополнительный авторитет за счёт своего отца – киноартиста Ерёмина. Отец снимался во многих сериалах и был узнаваем в лицо. Однако отец Тончика (директор санатория) вдруг неожиданно попёр вверх, и его назначили главой близлежащего городка.

<...>

Наш дачный посёлок имел два конца. Один конец граничил с санаторием, а другой уходил в великолепный смешанный лес. В глубине леса – река, не широкая, можно легко переплыть, но чистая, стучит по камешкам. Может быть, это не река, а широкий ручей. Не знаю. Дачники ходили в лес, замирали от сумрачной красоты высоких мощных елей, отдыхали на берегу реки, которая текла неспешно, как жизнь.

Однажды в этот райский угол забрели чеченцы. Не боевики, ни в коем случае. Просто в Москве довольно большая чеченская диаспора, и они тоже хотят хорошо жить.

Чеченцы решили выкупить этот кусок земли и построить здесь себе дома, или, как их стали называть, «коттеджи».

Чеченцы разузнали, от кого это зависит, кто является начальником здешних земель. Начальником оказался Афонин-старший. Отец Тончика. Его звали Александр. В 70-е годы было модно имя Александр. Всех мальчиков поголовно называли Александрами. Но в 90-е годы в моду вошли имена Максим, Денис. Мода существует на всё, и на имена в том числе.

Александр Афонин был белокурый и голубоглазый, как Алёша Попович с картины «Три богатыря». Чеченцам он понравился с первого взгляда. Они объяснили причину своего визита. Попросили продать кусок леса с рекой.

– Не могу, – ответил Александр. – Не имею права. Эта земля находится в федеральной собственности. На юридическом языке это называется ничтожная сделка.

– Два миллиона, – коротко сказали посланцы гор, переместившиеся в Москву.

Александр поперхнулся и задумался. Он искал ходы: как обойти закон – и, конечно же, нашёл. Это было время, когда было разрешено то, что не запрещено.

Два миллиона американской валюты поступили на счёт Александра Афонина. Он их немедленно переправил во Францию, в банк «Сосьете Женераль». Подальше от Москвы, чтобы было не найти.

Александр не жадный, но у него была семья – трое детей и беспомощная жена. Он хотел их обеспечить на всякий случай. И себя он тоже хотел обеспечить. Впереди, как у каждого человека, маячила пенсия, и встречать её без копейки весьма безответственно и просто глупо. Век чиновника короток. Надо пользоваться моментом.

Афонин дал чеченцам зелёный свет. Чеченцы тут же обнесли забором свою территорию. Забор был из сетки, но добротный. Через него не пролезешь и не перепрыгнешь.

В один прекрасный день дачники отправились на прогулку и застыли в недоумении: поперёк привычной тропы стоял высокий хамский забор, который отбирал кусок леса и реки. Да что там говорить – почти весь лес и половину реки.

Дачники взвыли и кинулись к Эльдару Рязанову. Его дом непосредственно соседствовал с лесом, имел зелёное преимущество. До леса не надо было долго идти. Вышел из дома – и в лесу, гуляй с собакой. А теперь к посёлку примыкало новое поселение. Чеченцы, как известно, народ воинственный. Связываться с ними – себе дороже. К тому же начнётся стройка, грохот, грязь. Надо бежать с этого места, продавать свои дачи, уносить ноги. И есть второй вариант: запретить законными средствами. Через суд.

Подали в суд. Интересы посёлка представлял Рязанов. Он был относительно молод, полон сил, его распирала потребность справедливости, и собственные интересы играли не последнюю роль.

Рязанов пошёл вперёд, как танк. Сделка была признана ничтожной и недействительной. Чеченцам отказали в самой категоричной форме, подкреплённой документами. Дачники в тот же день, а может, на следующий, снесли забор. Выдернули железные столбы и скатали сетку в рулоны. Для этой цели были приглашены таджики. В последнее время по посёлку стали ходить черноглазые смуглые вежливые юноши. Они вежливо здоровались, время от времени молились, при этом прятали в карманах наркоту.

Сетку убрали. Железные столбы выдернули и сложили в аккуратную горку. Всё оставалось как прежде: нетронутый лес, безмятежная речка. Чеченцы пришли к Афонину в том же составе: три человека, одетые по-европейски. Говорили без акцента, на хорошем русском языке. Они сказали: «Верни деньги». Коротко и ясно.

– Это Рязанов затеял суд. С ним и бодайтесь, – ответил Афонин.

– Деньги давали тебе, а не Рязанову, – возразили ходоки.

– Ну не знаю… – неопределённо ответил Афонин.

– А мы знаем, – сказали чеченцы. Повернулись и ушли.

Это была угроза. Афонин понимал: ему предоставлен выбор – деньги или смерть. Очень не хотелось вытаскивать деньги из французского банка «Сосьете Женераль». Деньги были нужны сыновьям на обучение, родителям на лечение, себе на старость.

Отцу требовалась операция на сердце. Такие операции хорошо делали в Германии. У нас в России тоже делали, но не умели выхаживать. Реабилитация – нуль. Результат – гроб. Да и гробы воровали из могил, если хороший, дорогой.

На свою страну надежды нет. А на чужую страну нужны деньги, и немалые. Два миллиона от чеченцев были очень кстати.

Афонин ходил несколько дней с плохим настроением. Потом немножко успокоился. Вряд ли эти люди в хороших костюмах и с хорошим русским языком решатся убить живого человека, тем более такого симпатичного, как Александр Афонин.

Афонин ждал неизвестно чего и надеялся на то, что всё рассосётся само собой. Человеку свойственно верить в лучшее.

Двое молодых парней в чёрных шапочках, надвинутых на брови, шли по пустырю, который упирался в забор.

Последние полгода Александр Афонин жил в новом доме, который он построил на границе санатория. Его дом лицом смотрел на липовый парк, а спиной выходил на пустырь. Дом отличался от соседних блочных строений, в которых жили простые граждане, к номенклатуре не относящиеся. Афонин создавал эти апартаменты специально для себя и своего окружения.

Первый этаж – гостевой, для друзей и дальних родственников, которые приезжали с Урала. Второй этаж – его личные покои. Третий этаж – для семьи. Роскошь, удобство, буквально Голливуд.

В подвале дома размещались подсобные помещения: котельная, прачечная. Окна на уровне с землёй плюс электрическое освещение.

Жена Афонина считалась счастливой женщиной. Кто ещё так живёт? Никто. Но она вела себя скромно, не выпячивала свои завоевания, а потому не раздражала окружающих.

Парней в шапочках дом не интересовал. Их интересовал подвал. В подвал вела пологая лестница и дверь. Дверь была заперта, что естественно, но не существует неприступных замков. Всё открывается правильными отмычками. У парней был набор отмычек и крепкие нервы.

Они легко справились с препятствием и вошли в подвал. Достали ружьё с оптическим прицелом, вырезали стекло в узком окне и стали ждать. Хотели закурить, но передумали. Решили не отвлекаться. Сосредоточились.

Афонин вышел ровно в половине девятого утра. Он всегда выходил в это время, садился в машину и отправлялся на работу. Так всегда, так и сегодня.

Афонин подошёл к машине.

Один из парней, тот, что пониже, нажал на курок. Афонин упал. Всё. Дело было сделано. Заказ выполнен.

Двое парней, не торопясь, зачехлили ружьё и убрались из подвала так же, как и вошли. Через дверь. Плотно прикрыли за собой, чтобы щель не бросалась в глаза.

Оказались на пустыре. Их никто не видел, поскольку время раннее и место пустынное. Они вышли на дорогу, ведущую в соседнюю деревню. Сняли шапочки, сунули в карман куртки. Ветер шевелил волосы, обдувал лицо. Было хорошо.

Справа – заросший пруд, в нем дружным хором квакали лягушки. Размножались. Слева – церковь. Её долго достраивали, расширяли помещение. Теперь там просторно. Идут службы. Собираются, как правило, старухи, которые верят в Бога. Молодые верят в себя, поскольку есть силы.

Вечером по телевизору объявили об убийстве государственного чиновника и показали его портрет крупным планом.

Я замерла возле телевизора. Афонин спокойно смотрел, чуть-чуть укоризненно, как будто говорил: «Эх вы…»

И в самом деле, что такое деньги? Гора бумаги. А здесь – целая человеческая жизнь, данная Богом. Деньги можно заработать, а жизнь повторить нельзя.

Афонин смотрел с экрана – молодой, в расцвете сил. Где-то за тридевять земель лежали его деньги, за которые он заплатил жизнью.

Время катилось вперёд. 90-е годы получили название «лихие». Они ушли в прошлое вместе со стрелками, бандитскими разборками, малиновыми пиджаками, вместе с тяжело пьющим президентом.

Сейчас другой президент и другое время.

Павлуша вырос. На даче не появляется. Я его редко вижу, но продолжаю любить в нём того, маленького и писклявого.

Тончик тоже вырос. Продолжает жить в кирпичном доме. Почему бы и нет?

Я иногда вижу его в липовом парке. Мы встречаемся глазами. Тончик смотрит смело, чуть улыбаясь. Потом здоровается:

– Здравствуйте.

Я отвечаю:

– Добрый день, – и иду дальше.

Оборачиваюсь и провожаю его глазами. Рассматриваю. Тончик похож на отца, но выше ростом и более породистый, если можно так сказать о человеке. Роскошный Тончик. Он никуда не уехал. Остался в своей стране. И правильно сделал. Будет улучшать генофонд.

Виктория Токарева

Фото (1986): личный архив В. Токаревой

Полностью: STORY, июнь, 2018

Ссылка по теме:
«Заказное» с уведомлением