В этом доме поселка «Академический»
писалось посвящение Высоцкому

– Писал о Высоцком, а получилось, что и о себе… А с ним здесь были встречи?

– Непродолжительные, у калитки. Когда Высоцкий приезжал к Володарскому… Очень дружили с Аллилуевыми: с дальним родственником Сталина Юра часами разговаривал. С Гердтом общался. У него по жизни не существовало рангов, если он дружит. Толя Адамишин, первый заместитель Громыко, и сварщик Слава Петров стояли для Юры на одной ступеньке. Посадит одного справа от себя, другого – слева, беседует. У него есть фотография, подписанная Гагариным, она лежит среди всех, ничего такого он из этого не делал. В этом смысле он был христианин – важны не ранги, а душа человека. Иногда он начинал с человеком дружить и только через полгода узнавал, кто он.

– Педагог, журналист, альпинист, актер, писатель, художник, бард… Кем же он был больше?

– Совсем недавно я испытала потрясение. Встретилась с человеком, которому 12 лет. Он влюблён в песни Визбора. Я его спросила: за что? Он задумался и говорит: «За образ жизни. Я прочитал, что он сам себя сделал, увлекался рискованными профессиями: ходил в горы, плавал, летал». Я подумала: «А ведь действительно: Визбор – это образ жизни». У него такое разное творчество. Всем известна его лирика: «Шхельда», «Домбайский вальс», «Милая моя»... Но у него есть масса не «раскрученных» песен, очень мужественных, героических: «Полоцк», «Виталий Палыч», «Капитан Донцов», «Вот это для мужчин»… Очень долго его не признавали за поэта.

– Кто не признавал?

– Поэты его за поэта не держали. И вот Евтушенко стал делать поэтическую антологию ХХ века. Я очень удивилась, когда он мне позвонил. Мы встретились, он говорит: «Я никогда не слышал Юриных песен. Сейчас мне принесли, и я не могу выбрать: одно лучше другого. Ваш муж был большим поэтом». – "Вы первый человек, кто мне это сказал". Он включил Юру в эту антологию.

– Визбор умер в 84-м в 50 лет. Что случилось?

– Для меня сентябрь – мистический месяц. Я родилась в сентябре – золотая осень, каштаны – самое красивое время года на Украине, моё любимое. 25 сентября я встретилась с Юрой. 17 сентября родилась моя мама – 17 сентября умер Юра. 16 сентября умирает моя мама, через 6 дней умирает Юрина. В 1981 году Юра написал песню «Пройдет сентябрь по цинковой воде». В ней он предсказал не только месяц своей смерти, своего «прикосновения к земле», но и погоду: в день его похорон стеной лил «цинковый» дождь.

Еще мистические цифры. Из-за болезни мы перенесли его юбилей на три месяца. Родился он 20 июня, и 20 июня ему стало плохо. И в этот же день мне врач говорит: "Вашему мужу жить три месяца. Рак 4-й степени”. Представляете? В доме гости. Везде – цветы, цветы, шум, шутки, все смеются. А Юра лежит на диване – как в гробу.

– Он не вставал? Что болело?

– Почти не вставал. Всё нутро болело. Печень. Вот так и сгорел человек за три месяца, полный планов и задумок… Чтобы как-то скрыть, поддержать его работой, я перевезла из его квартиры письменный стол, книги…

Уже 20 лет мы отмечаем Юрин день рождения и вспоминаем тот совсем не веселый юбилей. 20 июня он всегда любил простой стол: лук, чеснок, редиска, картошка молодая, водка, селёдка и кусок мяса. Штатный набор. Я его спрашиваю: «Юр! Что будем на день рождения готовить?» Он: «Штатный набор!»

– А вы ругались?

– Главная тема нашей ругани – скорость «Жигулей». Он человек риска, на спидометре 120, он кайфует, а я и наши мамы – сидим-обмираем. И я не выдерживала и кричала: ты хоть свою маму пожалей, если мою не жалеешь! А он молча продолжал гнать. И вторая тема – мои старые подруги. Он говорил: для тебя домашний очаг ничего не стоит. Хотя для меня дом – самое главное в жизни.

Верный друг Джек

– Так вам удалось заиметь свою дачу, свой дом?

– При жизни Юры – нет. Вот в этом доме я постаралась реализовать наши мечты. Хотя это тоже не «собственный твой дом». Я его арендую на 25 лет.

– А все ли песни Визбора документальны и биографичны? «Когда в мой дом любимая вошла…» – это о Вас?

– Большинство, но не все. Когда я с Юрой жила и он мне пел, я не вникала в глубину его песен, просто слушала. Его не стало – я начала задумываться: здесь он об этом написал, а здесь – об этом...

«Ходики» – песня, конечно, знаковая, но она не о ком-то конкретном, а о преданности, о верности. Это художественное произведение с собирательными образами: ходики из маминой квартиры, "книги в углу валом" – из Юриной. Как и «Милая моя» – не какая-то женщина, а образ, который, может быть, олицетворяет для лирического героя песни весь Грушинский фестиваль. Юра на концертах просил не путать автора с героями его песен.

– У троицкого мэра «Видно нечего нам больше скрывать» – одна из любимых песен: «Ах, как я тебя люблю горячо! Это годы не сотрут…» О ком Визбор писал?

– 70-й год? Ну-у-у, это надо было у него спрашивать…

– Как Вы относитесь к продаже пиратских дисков?

– Однажды мне говорят: надо подать в суд, появилась возможность пиратов прижучить. Я стала разбираться: что такое «пират», почему я теперь должна в толпе бежать против них. Всё было бы понятно, живи мы в правовом государстве, где всё чётко написано: то можно, то нельзя – и люди этому следуют. Но когда я вижу, что легально изданный диск Визбора будет стоить 250 рублей и простой человек купить его не сможет, я о таких пиратах начинаю думать как о распространителях творчества Юры… Это не касается Шульгина, который получал десяток тысяч долларов, а нам отдавал сотню в квартал на троих или четверых. Я говорю о небогатых людях, о студентах, которые хотят знать и слушать Визбора.

– Вы сейчас сами занимаетесь изданием?

– Сейчас, да. Последняя коллекция называется «Весь Визбор», хотя и там он не весь, но есть раритеты. Выпустил «Moroz Records». Мне кажется, что мы нашли с ними общий язык, меня всё устраивает, и я им очень благодарна. Есть собранная коллекция неизвестных песен – около 40. Но они в та-а-аком качестве, что выпустить это нельзя. Для того чтобы отреставрировать одну песню, нужны какие-то сумасшедшие деньги. Шаляпинские плёнки так реставрируют. Есть одна лаборатория в России. Над песней работают по 4 месяца. Я всё мечтаю собрать деньги, проводя эти концерты, и отреставрировать.

– Есть неподтвержденные сведения, что Юрий Иосифович выступал в Троицке…

– Может, и выступал. Он очень любил научные клубы. В дневниках надо посмотреть.

– Дневники будут публиковаться?

– Думаю, нет. Они очень личные. Их два чемодана, и там такой почерк…

– «Вставайте, граф…» Вы не спрашивали, о ком это всё-таки?

– Не придавала значения. А после его смерти уже человек 15 подписались: «Граф – это я!»

– «Мчались мы с одной знакомою на машине „Жигули“…»

– Это про Таню Никитину.

– «Авто с разбитым катафотом» – реальная деталь?

– Реальная. Я так сейчас жалею, что продала эту машину с разбитым катафотом в бардачке!

– «О моя дорогая, моя несравненная леди!» – очень личная, очень исповедальная песня. Обращение к женщине как к звезде... Это к Вам?

– Да, это обо мне. Конечно, концовка там вызывает вопросы… Юра уехал на Северный Ледовитый океан снимать фильм «Мурманск-198» и оставил мне адрес корабля. А я неожиданно уехала на юг и то ли забыла взять этот адрес, то ли по дороге потеряла. Сюда шли телеграммы, а туда не шло ничего. И он там написал эту песню, где письма – «не отправленные, потому что пропал адресат». А «адресат» в это время купался на пляже и загорал под зонтиком. Но нервничал «адресат»! Вернулась, увидела это количество телеграмм и всё поняла... Через несколько дней прилетал Визбор, я навела марафет, села за руль, поехала его встречать. Концовку песни он дописал потом.

– «Передо мною горы и река…» кому посвящено?

– Мне.

– Как Вам!? Там же: «Мой друг, я не могу тебя забыть!» Вы разве расставались?

– Вот так и расставались: он уехал в горы, я осталась тут. Надо сказать, что за 10 лет на свой день рождения я получила ровно 10 стихотворений. Вместо подарков. Визбор меня перевоспитывал. Я-то носилась по магазинам, измеряла ему ворот, покупала рубашку, чего-то еще... А Юра мне – строчки. Я говорю: а подарок-то где?

– Хорошие стихи в веках остаются…

– Вот "Горы и река" – один из таких подарков.

Финский домик...

– А что еще здесь было написано, вблизи Троицка?

–  Автобиографическая повесть «Завтрак с видом на Эльбрус», посвящение космонавту Рюмину «Ключ» , много песен… На этом месте стояли финские домики, мы здесь гуляли, а снимали дачи рядом – в поселках «Академический» и «Советский писатель». И Юра говорил: нам нужен вот такой небольшой финский домик в лесу.

 ...спустя четверть века

И именно в этом месте, именно такой домик я обшила снаружи и в нем живу. Всё, как он хотел. Вот его камин (я сама его почти не разжигаю), рядом Юрины фотографии, его картины, книги, кассеты… Икона «Божия Матерь с младенцем», он ее очень любил… «Георгий-Победоносец»… Еще он говорил: самое главное, чтоб было много света – он всегда у окна сидел. У меня окна на просвет. На этой даче осуществлены все его желания.

– Вы ощущаете здесь его присутствие?

– Мне Юра за год предсказал смерть Окуджавы. В 96-м был наш концерт в «России». Заканчивали не совсем обычно – песней «Наполним музыкой сердца», все поют по строчке, с детским хором, уходят. Спели, ушли, закрыли занавес. И вдруг Берковский выводит ребят: «А теперь – попоём!» Меня затрясло, режиссера тоже. Представьте себе: закончился спектакль, актеры раскланялись и ушли, а один говорит: мы щас доиграем...

«Так он стоял в дверном проеме...»

Я молча уехала домой, вырубила телефон, выпила валокордин, легла спать. Мне снится, что в дверном проеме моей комнаты стоит Визбор, как всегда стоял, вот так (показывает), в бордовой клетчатой рубашке, смотрит на меня и говорит: «Почему ты такая расстроенная? Концерт прошел хорошо, я там был, мне всё понравилось. Финал? Ну ребята попели… Мне очень понравилось, как вы сделали „Наполним музыкой“. На следующий год обязательно начните с нее концерт». Я – ему: «Но это же невозможно! Это – coda. Может, хотя бы во втором отделении?» Он: «Нин, не спорь. У вас не будет другого выхода». Я: «Ну почему?» Открываю глаза, его нет, три часа ночи. У меня протянута рука к двери как бы с этим вопросом… Волосы зашевелились, думаю: «Боже! Что же это было?» Ощущение присутствия было таким сильным, что я не смогла заснуть. Звоню Оле (режиссеру), рассказываю. Она: «Ну как можно с нее начать!» Наступает 97-й год. С марта начинаем плотно готовиться к концерту. Всё складывается, а мощного начала нет. Я – Оле: «Может, всё же „Наполним музыкой“?» Она: «Началом – нет. Но ставим в конце первого отделения: Юру обманывать нельзя». И вдруг 12 июня умирает Окуджава. Оля звонит на крике: «Я всё поняла! Юра нас предупредил… Именно эта песня будет началом!» А там же такие строки:

«…Внесем мы тихий груз своих потерь.
Какая музыка была,
Какая музыка звучала!
Она совсем не поучала,
А лишь тихонечко звала.
Звала добро считать добром
И хлеб считать благодеяньем,
Страданье вылечить страданьем,
А душу греть вином или огнем.
И светел полуночный зал.
Нас гений издали приметил
И, разглядев, кивком отметил,
И даль иную показал...»

Строки – именно про Окуджаву! Пророчество, мистика – что это было?

…Я сижу на концерте и всегда очень волнуюсь. Мне кажется, что в зале Юра. Мне так психологически легче жить, зная, что я это делаю и для него в том числе. И даже в большей степени для него.

Спрашивали Е. Привалова, С. Феклюнин, К. Рязанов
(другие фрагменты беседы см. в «МК» от 09.06.2004
на сайте trv.trovant.ru/files/news)

Фото К. Рязанова

На даче в кругу друзей