Музыканты – круче политиков

Было бы странно задаваться вопросом о том, кто главная персона русского рока. В нём всегда хватало харизматиков, глубоких поэтов и властителей дум. Но в чём Константин КИНЧЕВ и его «Алиса» точно впереди всех, так это в силе культа, в битломании, которая в их случае называется алисоманией.

Будучи остросоциальным автором, Кинчев умеет писать песни так, что они получаются гораздо глубже сиюминутности и по истечении времени не утрачивают свой дух. «Кинчев несовременен. Он, если можно так выразиться, всевременен», – отметила его биограф Н. Барановская. Взять, к примеру, песню с нового альбома «Эксцесс», посвящённую майдану: «Всяким благим порывом выстланы тропы в ад. Смерть – это так красиво! Если б не гниль и смрад…»

В преддверии московской и питерской презентаций альбома, которые пройдут соответственно 11 и 19 ноября, корреспондент «АН» поговорил с музыкантом-легендой.

— Высоцкого часто спрашивали, хотел ли он сказать своей песней то или это, и он всегда отвечал «да», даже если хотел сказать в песне совсем другое. Он считал так: если человек отыскал нечто в его песне, значит, это в ней тоже есть. А вы как относитесь к неверному толкованию ваших произведений?

— Полностью согласен с великими. Когда я пишу песню, я не всегда знаю, о чём она вообще. Заканчивая писать, понимаю, о чём написал. А первый импульс мне иногда вообще не понятен. Фигня в том, что, когда так говоришь, это выглядит так, словно ты кокетничаешь. Мол, это ко мне откуда-то пришло, тра-ля-ля… Но не могу ничего поделать, именно так всё и происходит. Мы дудки Божьи, как говорил Есенин. Вот и всё.

— «Серым пеплом, синей сажей вымарала жизнь всё, что нам казалось важным, всё, чем мы клялись. У разбитого корыта, головою в стол, в дым мешая слёзы с водкой, плачет рок-н-ролл», – поёте вы в новом альбоме. Это о том, что рок-н-ролл ничего не смог изменить – ни людей, ни власть, ни ценности?

— Да, конечно, а ещё о личностных переживаниях. В моей жизни он тоже не стал тем светочем, который выводит из тьмы.

— А строчка про «дашь на дашь» – о том, что даже в рок-н-ролл (который, по вашему давнему определению, «не работа») проникают меркантильные мотивы?

— Абсолютно верно, именно об этом (смеётся). Именно об этом…

— В заглавной песне нового альбома вы называете себя мракобесом. Понятно, что это сарказм…

— Да, я даже подчеркнул этот сарказм междометием «ха!» (смеётся), чтоб было совсем уж понятно.

— Как считаете, почему на вас часто клеят подобные ярлыки?

— Собака лает – караван идёт. Всё это началось вместе с моим ПГМ («православие головного мозга» – интернетовская дразнилка в адрес активной православной позиции. – «АН»). Когда я написал песню «Православные», священник сказал мне: «Ты не боишься, что мир ополчится?» Как в воду глядел. С тех пор я покоя не даю либеральной общественности. Впрочем, я всем неугоден, в том числе и патриотам (или псевдопатриотам). Много помоев на меня вылили после того, как я сказал, что не поеду на Донбасс, пока не будет урегулирован его статус. Притом, что я поддерживаю внешнюю политику России.

— Этих патриотов можно понять. Как и вас. Влезешь куда-то из благих побуждений, а потом оправдывайся. Национально ориентированные люди, которые пошли на Болотную, сегодня вынуждены объяснять: «Мы не они, мы за Крым…» Кстати, ваш друг Дмитрий Ревякин из «Калинова моста» рассказывал, что вы подумывали об участии в тех протестах. 

— Дима приписал мне то, чего я не говорил. Он всё перепутал: это моя жена думала об участии в тех протестах, но в итоге не участвовала. Теперь на все вопросы обо мне Дима отвечает: «Мне запрещено обсуждать Кинчева» (смеётся). На мой взгляд, люди тогда пошли на поводу у либеральной клики, у которой нет понятий Родины, чести и достоинства.

— Ещё из вашего нового: «Кем срежиссирован эксцесс? Кто слил полмира под замес? Ответы и вопросы роятся, словно осы…» На ваш взгляд, за мировыми событиями мы не замечаем чего-то главного?

— Мне понравилось выражение ведущего «Первого канала» по имени Сергей Шнуров: «эсхатологический восторг» (эсхатология – религиозное представление о конце света. – «АН»). Это то, что любой православный христианин должен испытывать от последних времён.

— Но ещё ученики Христа считали, что живут в последние времена… 

— Правильно делали. Любой православный должен готовиться к этому.

— Рок-концерт – это праздник. Нет ли противоречия в том, что на празднике, под ликующие крики, звучат ваши песни о конце времён? 

— Рок-концерт – пир во время чумы, длящийся час или два. Это и должен дать рок-н-ролл. Да и не только рок-н-ролл, а любое сценическое искусство, которое направлено вверх, – театр, например. К сожалению, такое искусство быстро тает. Потому что всё, что «вверх», летуче. Улетучивается. Всё, что «вниз», оседает шлаком. Человек ленив по сути, любой. Осознание, удерживание смыслов требует усилий души, неимоверных. Это сложно. Поэтому мы живем быстрой эмоцией, пусть и высокой, но быстрой. Психологизмами. Отпустило – и ладно. Потом ещё попитаемся... То ли дело шлак – упал мёртвым грузом и остался. Отскребать тоже лень, такие вот парадоксы...

— Песня о майдане «На…ли» (обманули. – «АН») не могла быть одобрена священником из-за нецензурного названия.

— Я никогда не просил благословения на исполнение песен.

— Разве? Вы рассказывали, что в песне «Звери» об исламских террористах заменили строчку «Зверя лечит только отстрел» на «Цепь да клетка зверю в удел».

— Я засомневался в строчке и попросил совета у отца Александра. Он сказал: «Если сомневаешься, лучше поменяй».

— В песне «Печать зверя» 94-го года сказано: «Шагать строем – слепых доля». А в 2003 году в клипе «Небо славян» появились шагающие строем бойцы ВМФ…

— Для военных шагать строем – прямая обязанность. За такой строй я руками и ногами. Недаром песню «Небо славян» исполняют во многих военных подразделениях как строевую. Для меня это честь. А строчки в «Печати зверя» – они про тех, кто служит рогатому, порой даже не подозревая об этом (рогатый – дьявол. – «АН»).

— И свой фанклуб вы назвали «Армия «Алиса». Почему? Армия подразумевает слепое следование приказам, а не свободу мысли и поступка.

— Видимо, из-за своего авторитарного характера я придумал такое название. В этом должен быть сарказм – если вы его не почувствовали, то подчёркиваю (смеётся).

— Среди ваших поклонников всегда были люди разные – высококультурные и не очень. Раньше алисоманы славились своим деструктивным поведением, апогеем которого, как писали, стал разгромленный вагон метро.

— Дело вот в чём. До середины 90-х имел место мощный информационный накат на меня со всех сторон. Спланированный, организованный накат тех, кто хотел всеми правдами и неправдами опорочить моё имя и в результате меня «закрыть». В смысле «посадить». На концерты приходили провокаторы в гражданской одежде, мимикрируя под слушателей, и устраивали дебош во время концерта или после – на улице, в метро. Я достаточно долго жил под этим прессом. Слава Богу, это позади. Теперь провокаторов на концертах меньше – и драк меньше. Если охрана себя неадекватно ведёт, то возникают неприятности.

— В 92-м году вы говорили, что этими провокаторами были милиционеры, которые обиделись на вас за то, что вы отказались от их услуг по обеспечению порядка на концертах… 

— Не знаю, почему они на меня обиделись. На меня по жизни все обижаются, а я на обиженных, соответственно, воду вожу (смеётся).

— Известна видеозапись вашей беседы с Юрием Шевчуком рубежа 80-х и 90-х, где он рассказывает вам, что среди милиционеров есть достойные люди, а вы выражаете сомнение…

— В 57 лет я не буду так категоричен, как 30 лет назад. Конечно, люди везде разные. Но в большинстве своём на государственной службе в России люди подвержены соблазну использовать служебное положение в корыстных целях, и избавиться от этого искушения практически невозможно. В то же время я считаю, что бороться с коррупцией не стоит – рухнет всё государство. Коррупция – мать порядка (смеётся).

— А сейчас был сарказм?

— Сарказм, подтверждённый горькой правдой жизни.

— В определённый момент – наверное, лет десять назад, – закончился приток тинейджеров на концерты «Алисы». Вас это не огорчило?

— Нет, мне по барабану. Хотя я в партере взрослых дядь не вижу, если честно. Молодняк имеется в полной мере. Когда-то, наверное, должен наконец прекратиться приток новой крови. Мне 57 лет – было бы странно, если бы я для 15-летнего парня или девушки звучал бы как откровение, однако, как практика показывает, всё ещё звучу (смеётся).

— «Алиса» собрала на новый альбом со своих поклонников свыше 11 млн. рублей. «Калинов мост» собирает деньги дольше «Алисы» и пока лишь приблизился к первому миллиону. «Алиса» и «Калинов мост» – группы равноценные, а Ревякина как поэта вы цените выше, чем себя. Получается, массовость фанатской базы зависит не только от качества песен. А от чего ещё?

— Как мне кажется, я неплохой фронтмен, а Дима – большой поэт... без фронтменства... (Фронтмен – участник группы, к поведению которого на сцене приковано основное внимание зрителя. – «АН»). Не знаю, каким я буду фронтменом теперь (после инфаркта в апреле К. Кинчев пока не давал концертов. – «АН»), но до сих мне казалось так. Я даю зрелище, а Дима просто поёт песни. Возьмём Есенина и Хлебникова – кто из них даровитее? Скажите мне.

— Есенин, наверное… Не знаю.

— Хлебников был экспериментатор, основал целую новаторскую языковую школу, связанную с корнями слов и суффиксами. При этом он жил впроголодь и голодным умер. А Есенин был в шоколаде.

— Потому что давал шоу, как рокер-фронтмен?

— Ну, если возможно такое сравнение. Или вместо Есенина можем взять Северянина.

— Помню, вы поставили в заслугу рок-барду Александру Башлачёву то, что его песни – не массовое явление. Характеризует ли исполнителя массовость с хорошей стороны?

— Не знаю. Будучи абсолютно массовым персонажем, я по этому поводу не переживаю, живу без комплексов. Я более доступен для понимания, чем одиночки-гении. Ревякина я в виду сейчас не имею. Он гораздо глубже меня как поэт и как человек, я его нежно люблю, и у него есть своя аудитория, пусть не такая большая, как он того заслуживает.

— Другая легенда русского рока, лидер «Телевизора» Михаил Борзыкин, которого вы в 80-е назвали «рок-клубовским Лениным»…

— Он такой и есть. Либеральных ценностей Ленин.

— Пожалуй, отчасти. Так вот, он посвятил вам строчки: «Очки берёзковые – «Коловрат». Видно небо славян и море добра. И тьма басурман, погрязших во зле. Найти врага – быстро и без проблем». Принимаете ли вы его упрёк в том, что смотрите на мир сквозь «очки», сквозь призму своей идеологии?

— Все смотрят на мир, исходя из своего представления о нём, – можно назвать это «призмой собственной идеологии» или «очками». Да, я вижу мир так, как вижу его я. А мир Борзыкина мне не понятен и скорее печалит меня, чем раздражает.

— В 88-м году вы сказали об «Алисе», «Телевизоре» и «ДДТ»: «У нас не правды разные, а позиции». А сегодня у вас с либералами Борзыкиным и Шевчуком правды разные?

— А я не знаю их правды, вот в чём дело.

— Раньше вы были едины, а теперь Борзыкин поёт: «Мы по разные стороны баррикад». Нет грусти?

— У меня – нет. Каждый идёт своей дорогой. Главное – идти своим путём и не мешать другим.

— Очень деликатно вы отвечаете. Борзыкин в вас слова бросает… 

— А я – не буду. Не хочу никого судить. Всем нам предстоит один Суд.

— В этом году Гарик Сукачёв сказал нам: «Сколько тысяч нас было на тех баррикадах 91-го! Интересно, сколько людей сегодня, как я, не уважают себя за то, что там были? Может быть, только я. Но я уверен: мы, наше поколение, проиграли свою войну. «Дальше действовать будем мы!» – пел Виктор Цой. Мы хотели действовать, и мы проиграли. Может быть, следующие поколения выиграют». Известны фотографии и видеозаписи, где вы вместе с Сукачёвым запечатлены на тех баррикадах. Как сейчас оцениваете те события и своё в них участие?

— Оцениваю так же, как Сукачёв. Понимаю, что мы приложили руку к разрушению великой страны, которой теперь не воссоздать. Нынешние украинские события – последствия этого. Мы тогда вчистую сдались Америке, с радостью, и только сейчас пытаемся восстановить паритет. Главное, чтобы до войны не дошло… Думаю, не дойдёт.

— А возможно ли было понять это тогда, а не после?

— Если бы мне тогда было возможно это понять, то, наверное, я бы не пошёл на те баррикады. Тогда нам однозначно хотелось скинуть советскую власть. Коммунистов я не люблю до сих пор.

— Прав ли Глеб Самойлов из «Агаты Кристи» в том, что рок могли использовать номенклатурщики, чтобы провести «перестройку» и потом приватизировать страну?

— Думаю, могли. Да, могли. Мы были непугаными харизматичными идиотами (смеётся). Такие мы и сейчас.

— И сейчас вас могут снова использовать?

— Сейчас это, конечно, сложнее – у нас есть опыт прошлых лет. Но наивность, присущая юношеству, осталась. Осталась доверчивость. Это вообще свойство нашего народа.

— В 91-м году вас спросили, какую бы песню вы спели на обеде у Горбачёва в Кремле, и вы ответили: «Такие дела, хозяин». Учитывая недавнюю реанимацию этой вещи на прошлом альбоме, сегодня ваш выбор песни был бы таким же? «Здесь средства информации толково излагают суть. Организованность – залог больших побед. Ответственный подход к вопросам дня определяет путь. Здесь на любой вопрос готов ответ…»

— Сегодня я не стал бы отвлекать президента от государственных дел. Ему не до меня (смеётся). У него столько серьёзных проблем, которые рушатся на него ежеминутно, лавиной!

— Когда вы поёте перед такой огромной толпой и видите её поддержку, не появляется ли пьянящее чувство власти?

— Появляется.

— Можно ли сказать, что в этом музыканты подобны политикам?

— Нет, музыканты – круче политиков (смеётся). У музыкантов власть основана на любви, а у политиков в лучшем случае – на страхе, а в худшем – и никакой власти у них нет. У нас главное любовь, а не власть. И этой властью мы не распоряжаемся никак. Я, по крайней мере.

— Вы говорили, что ваш альбом «Блокада» 87-го года «плохо записан, плохо сыгран и плохо спет, но альбом очень хороший». Можно ли сказать, что сегодняшние требования к звуку преграждают путь молодого музыканта к массам, поскольку требуют затрат?

— Нет, всё не так. Да, «Алиса» сильно вкладывается в запись, потому что мы пишем альбомы с расчётом на винил. Нам так хочется, мы так привыкли. А молодой артист может записаться у себя дома и выложить песню в интернет – для цифры дорогая запись не нужна.

— Спрашиваю всех наших рокеров: почему русский рок, даже исполненный на английском языке, за редчайшим исключением не популярен за рубежом?

— Хм… Я никогда не думал на эту тему и отвечу клишировано: в музыкальном плане мы ничего нового не даём и вряд ли дадим. К тому же их рынок защищён – зачем им пускать к себе кого-то? Мне, честно говоря, абсолютно наплевать на это. И вообще о роке в целом мне рассуждать не интересно – у меня есть своя группа, и ей я занимаюсь.

— Мой вопрос о патриотической нотке. Не обидно ли? Мы ждём их группы с нетерпением, а они наших даже не знают. 

— Я вырос на классическом английском хард-роке. Не стану же я говорить, что делаю музыку лучше, чем мои любимцы – Deep Purple, Black Sabbath и Led Zeppelin. Всегда буду относиться к ним с уважением и с поклоном. И Мика Джаггера как фронтмена я всегда буду считать непревзойдённым. Как бы я к себе ни относился, глупо было бы сравнивать себя с ним. Вообще, сравнивать что-либо с чем-либо, кого-либо с кем-либо – несколько глупо. И думать о несостоявшемся для русского рока мировом прорыве – тоже глупо. Как глупо петь тут на английском языке в надежде неожиданно стать «англичанином из России».

— Значит, в первую очередь именно Джаггера вы выделяете как фронтмена...

— Конечно. The Rolling Stones – это феномен группы, которая держится именно на фронтмене. Как бы сильно мы ни любили гитариста Кита Ричардса.

— Вас как фронтмена сравнивали с Игги Попом – как вам такое сравнение?

— Да нормально, чё. Я в хорошей физической форме был, и Игги Поп тоже в хорошей форме – наверное, поэтому и сравнили (смеётся).

— Он известен, в частности, своими прыжками со сцены в руки публике. Однажды его не поймали – печальная была история… 

— Я один раз прыгнул. В 86-м году. С тех пор не хочу.

— Вас тоже не поймали?

— Поймали, просто не отпускали. Оборвали всего, практически голый на сцену вырвался.

— В заключение позвольте пару фанатских вопросов. В 2000 году вы сказали, что намерены включить свою старую песню «Суд» на стихи Алексея Толстого в альбом с рабочим названием «Антихрист»… 

— Да, но он получился другим, с другим названием. В альбом «Антихрист» включить песню «Суд» было бы актуально, а сейчас у меня подобных альбомов не планируется, поэтому я не буду её никуда вставлять.

— Благодаря интернету фанатам хорошо известны ваши старые песни «Кошке хочется спать» и «Странное дело» («По лабиринтам ушных раковин»), но я до сих пор не знаю ни одного человека, который бы слышал песню «Здесь пьют вино». Мы услышим её? 

— Да не, вряд ли. Это такой блюз был у меня… Нет желания её петь. А песню «Кошке хочется спать» я Задерию подарил, и он её исполнял. А «Странное дело» я предлагал Галанину, но он что-то отказался (смеётся).

Сергей РЯЗАНОВ

Источник: «Аргументы недели», 02.11.2016