100 лет СССР: не повторить ошибок

30 декабря 1922 года на карте мира появился Советский Союз. Будущая сверхдержава возникла на базе новоиспечённых республик – Российской, Украинской, Белорусской и прочих, которые породила Октябрьская революция. Сегодня трудно представить: какую-то сотню лет назад – совсем недавно по историческим меркам – не существовало Украинского государства, Белорусского государства, государства казахов и так далее. Как и не было десятков миллионов людей, которые считали бы себя украинской, белорусской, казахской нацией, – этому их научат в СССР. Гость ТрВ – кандидат исторических наук Андрей МАРЧУКОВ, старший научный сотрудник Института российской истории РАН.

– Чем руководствовались большевики при создании национальных республик и самих наций? Было ли это рациональной, тактически выверенной политикой или же иррациональной, обусловленной сугубо идеологически? «Защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ», – написал Ленин в день образования СССР.

– Рациональная это была политика или же иррациональная – очень сложный вопрос. Если бы всё было «или-или»… Где-то она имела под собой объективные основания – взять, например, ингушскую проблему. Противник советской власти, белый генерала Деникин в своих мемуарах отмечал, что дореволюционный подход к ингушам был неправилен: нельзя притеснять и ограничивать какой-либо народ. Нельзя, это вызовет сопротивление. И вызвало: если в ходе Гражданской войны на территории Северного Кавказа русские и осетины выступили в массе своей за белых, то ингуши – за красных. Также могут быть вопросы, например, к дореволюционной политике в Поволжье – в отношении татар, башкир.

В то же время подходить с одним лекалом ко всем народам, как это сделали большевики, было иррациональностью, авантюризмом. Отношения русских с «инородцами» складывались по-разному, да и в составе Русского государства разные народы находились разное время: кто-то – меньше сотни лет, кто-то, например мордва, – полтысячи лет, а карелы – вообще тысячу лет. Где-то советская национальная политика была ответом на вызов времени, на развитие национальных движений, но во многих других случаях она не имела объективных причин. Например, иногда, чтобы создать новую нацию, большевики объединяли племена. А иногда, как в случае с украинцами, национальная идентичность возводилась и вовсе на пустом месте – создавалась нерусская идентичность взамен русской.

Всё это проистекало из взглядов одного-единственного человека, которые он сумел внушить или навязать соратникам по партии. Иногда говорят, что христианство – это Христос, имея в виду, что дело прежде всего не в Его учении, а в Его личности – в том, что Он Бог, что Он умер на кресте, взяв на себя грехи человечества, и воскрес. Аналогично можно сказать, что марксизм-ленинизм – это сам Ленин, его взгляды, психологические особенности, пристрастия, антипатии, комплексы, обиды.

– Обиды?

– Не секрет, что на него сильнейшим образом повлияла казнь брата. Эту обиду Ильич распространил не только на власть, но и на государство как таковое и, соответственно, на государствообразующий народ – русский народ. Любимое обзывание Ленина – «великорусский шовинист». Многие другие большевики (причём необязательно русские по происхождению – например, евреи) не воспринимали «великорусский шовинизм» столь остро и непримиримо, но Ленин видел в нём какого-то сущностного врага. В действительности же шовинистом являлся сам Ильич. Антирусским шовинистом.

– На следующий день после образования СССР он написал: «Интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически».

– Советский Союз устроили именно таким образом. РСФСР поставили в заведомо худшее положение относительно других союзных республик: она не имела собственной компартии, партийных органов власти (а также собственных комсомола, академии наук, телерадиокомитета. – C.P.). Возможности государственных органов РСФСР были ограничены, российская власть существовала не в качестве этноэлиты, подобно другим республикам, а как меньший брат всесоюзного руководства. Русская этничность подавлялась, а этничность национальных республик, наоборот, раздувалась, как накачивают шину насосом. Рамки, в которые были искусственно поставлены русский язык и русская культура, не соответствовали реальному их весу.

В послевоенное время эти рамки стали расширяться, чему власть не способствовала, но и не препятствовала. Окраинные националисты принялись называть происходящее русификацией, угнетением языков и культур: взгляните, молодёжь забывает национальные языки, переходит на русский. Однако в действительности не было политики русификации, был объективный процесс, была потребность в общей культуре, общем языке для огромной многонациональной страны. Особенно это касается научно-технической революции (или, говоря по-западному, постиндустриального развития), в условиях которой неумение говорить по-русски стало немыслимым. Дореволюционный процесс естественной русификации нацокраин, остановленный Лениным и (в меньшей степени) Сталиным, возобновился. Это, однако, никак не сказалось на положении РСФСР и русского народа.

Здесь я бы обратил внимание ещё на один фатальный аспект советской национальной политики – на привязку национального к территориальному. В Российской империи, как известно, губернии были сформированы отнюдь не по этническому принципу. Впрочем, дело не в империи. Даже если вы хотите форсировать развитие какой-нибудь этнокультуры, для этого не требуется создавать национальный регион – известен такой способ организации, как национально-культурная автономия, не привязанная к какой-либо территории. Словом, в основе регионального устройства СССР мог бы лежать вовсе не национальный принцип.

– А какой?

– Хозяйственно-экономическое районирование. Именно к этому призывали советские экономисты и эконом-географы в 1920-х, 1930-х и даже при Брежневе. Но Ленин, считавший национальное первостепенным (что для марксиста вообще-то странно, поскольку для марксизма первостепенно экономическое), сломал партийных оппонентов об колено, поэтому получилось что получилось. Он, кстати, в последний момент вообще хотел приостановить создание СССР, ограничиться военным союзом республик. Всё потому, что к нему пришли партийные ходоки из Харькова (тогдашней столицы УССР) и нажаловались: мол, Украину затирает московская советская бюрократия, такая же великодержавно-шовинистическая, какая была в царской России, пусть и с партбилетами в карманах. Однако создание СССР во всю шло, и позицию украинских товарищей, поддержанную Лениным, партии удалось свести на нет.

– Сегодня русские патриоты советской направленности поразительно совпадают с самостийниками в восприятии СССР: это, мол, возрождённая Российская империя. А вы как считаете?

– Большевикам удалось восстановить пространство, которое они же прежде и разрушили. Если мы понимаем под империей большое полиэтническое государство, имеющее серьёзный вес в мировой политике, то да, СССР – империя. Вопрос опять-таки в том, на каких принципах она основывалась. Политика коренизации, продолжавшаяся на протяжении всего советского времени с разными темпами, создала этноэлиты – правящие в национальных регионах группы, имеющие своей базой этничность. Республика выступала как защитник этничности и опиралась в диалоге с центром именно на неё – в частности, на национальную интеллигенцию. Эти социальные группы и явились питательной средой для националистических настроений. Для скрытого, а затем и открытого национал-сепаратизма. Таково порождение национальной политики большевиков – Ленина, Сталина и их последователей.

Была, между прочим, возможность свернуть с этого пути. В течение двадцати лет, начиная с хрущёвского времени и затем при Брежневе, поднимался вопрос о национальном устройстве СССР. В частности, Виктор Голиков (помощник Брежнева, проработавший с ним дольше всех. – С.Р.) предлагал ликвидировать вторую палату Совета национальностей, которая давала колоссальные преимущества национальным регионам перед русским народом. Но все подобные инициативы спускались на тормозах по принципу «как бы чего не вышло». Ленин говорил, что надо вот так, а кто мы такие, чтобы ему перечить? Впоследствии, в перестройку, именно то, что в Верховном совете СССР огромное количество мест принадлежало представителям националов, титульных наций, сыграло дезинтегрирующую, разрушительную роль для страны.

При разработке конституции СССР 1977 года (а разрабатывали её с хрущёвских времён) постоянно звучало: республики уже выполнили свою функцию, и если уж заявлено (Хрущёвым в 1961 году. – С.Р.), что сложился единый советский народ, – значит, надо сближаться, к чему нам это национальное разделение? Но нет, всякий раз решали: упразднять национальные республики нельзя, это приведёт к дестабилизации. Так, желая избежать дестабилизации, в итоге получили 1991 год.

– Каковы уроки, извлечённые (впрочем, извлечённые ли?) из советской национальной политики?

– Урок в том, чтобы не воспроизводить основные три её аспекта. Во-первых, не раздувать этничность. Во-вторых, не привязывать этническое к территориальному, то есть развивать этнокультуры с опорой прежде всего на внетерриториальные национально-культурные автономии. И, в-третьих, не принижать русский народ. Помнить, что подлинная дружба народов – это дорога с движением в обе стороны. Сегодня политическое значение русской этничности наконец подтягивают, хоть и медленно, до того реального положения, которое занимают русские в России. Это народ, вокруг которого объединены все остальные народы нашей страны. Это культура, общая для всех россиян. Чем сильнее русские, тем сильнее Россия – общий дом для нашего полиэтнического населения.

Сергей РЯЗАНОВ