Мартин: «В области найдётся пара тысяч добровольцев в Осетию»

“Сейчас, в основном, выражают уважение, а раньше — смотрели как в Средневековье на колдунов. Многие называли убийцей — все эти пацифисты, разная антифа и прочая-прочая. Фашистом называли очень часто. «Ты людей убивал, ты геноцид устраивал». Пришлось объяснять, что не так это всё.”

Троичанин Алексей Козлов, известный в городе как Мартин, служил в Чечне в 2000—2002 гг. — сначала срочником, потом по контракту. Был снайпером, связистом, принимал участие в массовых перестрелках и рукопашных схватках с боевиками. Имеет три награды, в том числе медаль Суворова «За ратную доблесть». Уволился рядовым. Обдумывает возвращение на службу.

Кто-то же должен

 - Не хватает войны?

— С какой-то стороны, да. Сложно сказать. Там всё проще, чем здесь. Это — свои, это — чужие. Дали приказ — выполняешь. Сказали спать — спишь. Там всё чёрное и белое. А здесь — по-другому. Очень сложно привыкнуть. Даже вот спустя шесть лет я не особо привык. Да, есть хорошая работа, семья, друзья, но всё равно. Особенно когда с сослуживцами встречаешься, начинаешь вспоминать, а как там, а что там... Созваниваемся часто.

— Что толкает рисковать жизнью?

— Кто-то же должен делать эту работу. Не знаю, как у других. У меня погиб брат в первую чеченскую кампанию, отчим был в Афгане. Я решил, что если служить, то служить по-настоящему. А не строить дачу какому-нибудь генералу.

— Что насчёт Осетии?

— Все эти дни я сидел перед телевизором, не пропустил ни одного выпуска новостей... Наши ребята — герои. Особенно те миротворцы, которые приняли на себя первые удары Грузии. Никто из них не оставил без приказа позицию. Стояли до конца. Помогли большинству осетин укрыться. Очень долго сдерживали огромные силы противника малым составом. Каждый блокпост держался. А те, кто погиб, достойны высших наград.

— Сам туда не собираешься?

— Нет, там и без меня людей хватает. К тому же на помощь осетинам прислали чеченский батальон «Восток» господина Кадырова — хорошие в принципе ребята, но бок о бок с ними не очень хочу служить. Не потому, что они чеченцы, у меня есть друг-чеченец, просто... ну, вот так.

— А если люди потребуются?

— Думаю, да, буду в первых рядах. И, думаю, не только я. Многие мои друзья готовы. И вообще много в стране людей, которые всегда готовы к таким действиям. Те же афганцы. Или казаки — их уже тысяча человек в Осетию отправилась, сразу. И у нас в Московской области, если что, пара тысяч найдётся.

Каждый возвращается со своими «тараканами»

 - Что самое страшное на войне?

— Когда ты весь в быту, заготавливаешь дрова, готовишь себе, ты всё время чего-то опасаешься, шального снаряда, пули снайпера. А когда уже непосредственно столкновение — страха никакого нет, работаешь на автомате, выстрелил, поменял позицию. Страшно становится потом, когда уже осознал, сел с ребятами в палатке, выпил спирту... когда расслабился и понял, что случилось, что могло случиться, — тогда по-настоящему страшно, до дрожи. Отчасти привыкаешь, конечно, но до конца к этому привыкнуть нельзя.

— А как там складываются отношения?

— Даже если я накануне получил от своего в глаз, я всё равно буду уверен, что он мне прикроет спину. И я ему прикрою спину.

— Каково было выстрелить в первый раз?

— Было очень тяжело. Думаешь — у человека есть любимые, семья, дети, а ты одним нажатием курка всё обрезаешь. Проектируешь всё это на себя, как будто это ты в прицеле. Мне тогда помог мой командир. Он спросил, почему я так долго не стрелял, а стрелять надо было, потому что от этого жизнь группы зависела, — и сказал мне очень простую вещь: враг бы даже на секунду не задумался.

— Что думаешь о тех, кто призывает «всё решать мирно»?

— Когда я увижу, что у них это получается, — я сам стану пацифистом и забуду, как стрелять.

— Расскажи про «афганский синдром».

— Да, это распространено. Война очень сильно ломает психику. Даже если это не особо заметно для окружающих, то всё равно: к тем вещам, к которым раньше ты относился как-то так, — после всего этого относишься совершенно по-другому, начинаешь больше ценить жизнь, друзей. Внутри тебя — вся эта грязь, кровь, смерть... Это не проходит бесследно. То, что раньше я терпел спокойно, сегодня меня приводит в бешенство.

— Драться чаще стал?

— Драться я не люблю. Но то, что я раньше мог стерпеть, — сегодня за это, да, могу и в морду дать. Вообще, война на каждого по-своему действует. Кто-то из наших ребят, с кем мы служили, спился, кто-то по глупости на гражданке погиб. Но это индивидуально. Нет общего показателя, что если ты там был, то ты вот такой-то. Каждый оттуда приходит со своими «тараканами».

 Фашистом больше не обзывают

 — Когда воевал, не было обиды на СМИ?

— Была, сильная. Я сначала наблюдал чеченскую войну по телевизору, а потом увидел своими глазами, оказался в курсе всех событий — и очень обидно стало, что принижают достоинство наших ребят, которые там каждый день рискуют. Мы смотрели на войне телевизор и недоумевали: почему так? В некотором смысле СМИ тогда подорвали боевой дух армии. И очень сложно было возвращаться. Потому что не оценивали изначально заслуги тех ребят, которые там были. Я не про себя говорю — например, мой друг долго не мог найти себе в Волгограде работу, его не брали именно по той причине, что он был на войне. Сейчас это, слава Богу, кончилось. А раньше на тех, кто повоевал, смотрели как на нелюдей.

— На тебя тоже?

— Некоторые — да. Отдалялись. Это было очень неприятно. Все косились — а, у него башня съедет, кукушка и всё такое. Сейчас, в основном, выражают уважение, а раньше — смотрели как в Средневековье на колдунов. Многие называли убийцей — все эти пацифисты, разная антифа и прочая-прочая. Фашистом называли очень часто. «Ты людей убивал, ты геноцид устраивал». Пришлось объяснять, что не так это всё. Мы исполняли свой долг, воинский. Мы защищали Родину — свой народ, русских людей, которые жили там.

— Так не было геноцида чеченцев?

— Я никогда не видел такого. Даже с пленными, несмотря на те зверства, которые они устраивали с нашими ребятами (каждый видел кадры, как отрезают голову), — обращались по закону. Никогда не видел, чтобы расстреливали мирных жителей или просто так расстреляли пленного. Никогда такого не было. Это — бред.

— Доволен, как СМИ освещают события в Осетии?

— Да. Показывают российских военнослужащих героями. Всё верно. С моей стороны нет нареканий. Если раньше — про Чечню — показывали, как нам так плохо, какие мы все бедные, несчастные (а это не так было), то сейчас показывают совсем по-другому — скажем так, в правильных цветах. Вообще, телевидение всегда сообщает не всю правду, а как выгодно. Раньше СМИ было выгодно то, теперь — это.

— А веришь, что грузины в Осетии расстреливали мирных жителей?

— Да. Мой друг, пермский спецназовец, с которым служили вместе, — сейчас в Южной Осетии. Мы созванивались, и он подтвердил этот факт (так вот информировать в принципе запрещено, но так получилось). Он сказал, что грузины расстреливали мирное население на захваченной территории, расстреливали пленных миротворцев, наших ребят... Это огромное военное преступление. Жалко, что виновные за это не ответят. Может быть, найдут какого-нибудь козла отпущения, полковника, проведут показательный процесс на территории Грузии. А виновен-то Саакашвили. Но Америка его не отдаст.

— Что ещё друг говорит?

— Это похоже на то, как наши освобождали свои земли от фашистких оккупантов, когда танки встречали с цветами. Именно так относится осетинский народ к русской армии. Слава Богу, что Россия не медлила.

— Русские мирных людей, ты говоришь, не убивали, а грузины — да? Почему? Культура разная?

— Не знаю. Все кавказские народы горячие, они воюют постоянно... Не знаю. В принципе тем грузинам, которые это делали, — им это тоже не нужно, они солдаты, им отдали приказ, они пошли, всё.

 Воины Руси — это благородство

 — Служить контрактником в Российской армии — престижно?

— Становится престижным. С 2000 года идёт развитие. Я собрал документы на новый контракт в своей части — не буду говорить, в какой, — так вот, я узнавал: зарплаты не особо большие, но предоставляется жильё, и в казармах почище стало, и армия получше. В будущем станет так, как было раньше. Человек с гордостью сможет сказать: «Я служу своей Родине». Армия становится профессиональнее. Раньше человек приходит: первый год — дедовщина, второй год — сам дедует. А сейчас в армии — учат, человек может получить профессию.

— А оснащается армия теперь лучше?

— Да, гораздо лучше. Когда мы служили, мы очень сильно удивлялись, почему у боевиков оснащение гораздо лучше нашего. У них было натовское обмундирование: в таком комбинезоне боевик мог сутки под проливным дождём не промокнуть. А мы там лазили в обычных х/б-шках. У них было даже то русское оружие, которого не было у нас... Сейчас — в той же самой моей части, я вот ездил, гораздо лучше. Очень хорошее стрелковое оружие появилось, зенитные ракетные комплексы, БМП-шки, танки. Всё хорошо становится.

— В общем, победим Саакашвили.

— Конечно. Мы всех победим, если надо будет. У нас издревле так: нас не трогай — и мы никого трогать не будем. Сколько нас пытались сломать — ни у кого же не получилось. И в этот раз не получится — у нас страна такая.

— Как считаешь, общество должно быть милитаристским?

— Война — зло. Но воинство нужно вспоминать. Издревле воины Руси ассоциируются с честью, доблестью, благородством. Нужно больше прививать всё это. И пусть наши ближайшие соседи видят: в случае чего мы можем дать достойный отпор. Если неприятель знает, что у нас достойная армия, — он сто раз подумает, прежде чем проявлять какую-то агрессию. А это значит — мир.

 Беседовал Сергей Рязанов